Материал представляет собой главу из кн.: Кудрявцев С.В. Заумник в Царьграде: Итоги и дни путешествия И.М. Зданевича в Константинополь в 1920–1921 годах. М.: Grundrisse, 2016.

 

Вернувшись в Тифлис в конце октября 1917 года, Зданевична ближайшие три года остался в Грузии, котораявскоре станет независимым демократическим государством. В её столицу стекались многие из тех, кто бежал от большевиков, там осели петроградские и московские художники и писатели, а оказавшиеся у власти меньшевики решили поощрять развитие искусств. Провинциальный Тифлис тогда даже стали сравнивать с Парижем[1]. Соратник Зданевича, поэт и впоследствии театральный режиссёр Игорь Терентьев в октябре 1919-го в письме одному своему другу написал такие строки:

Если бы я начал рассказывать тебе по порядку всё, что за последние три года я устраиваю в Тифлисе, у меня не хватило бы ни памяти, ни времени для этого описания. Имеются в Тифлисе определённые графоманы, которые днём и ночью пишут историю превращения Тифлиса в Париж[2].

Это время Зданевича мы знаемкак время новых скандалов и ярких диспутов об искусстве; «Синдиката футуристов» и «41°» — поэтических групп, в создании которых он принял самое активное участие; артистических кафе «Химериони», «Ладья аргонавтов» и «Фантастического кабачка», собиравших литературный Тифлис; журналов “Ars”, «Орион», «Феникс», «Куранты»; наконец, как время, когда были изданы четыре его заумные драмы[3]. Сам же Зданевич более чем через десятилетие вспоминал об этом так:

Что я делал? Работал над документами, вывезенными из Турции, чертил разрезы и планы осмотренных мною церквей, читал в кругу друзей об искусстве и для сих же друзей издавал книги на особом заумном языке (точно и без того мы недостаточно были оторваны от действительности), зарабатывал, торгуя мукой и керосином, побывал наборщиком, барменом и играл на бирже[4].

С февраля по июнь 1919 года Зданевич также работал в Британской железнодорожной миссии в Тифлисе в качестве переводчика[5]. А с конца года служил в Тифлисе и в Батуме вСчётном отделе Железнодорожногодепартамента американской благотворительной организации «Помощь на Ближнем Востоке» (NearEastRelief, сокращённо N.E.R.), созданной в 1915 году для помощи пострадавшим от турецкого геноцида армянам. И вот что он пишет в своей повести:

…я продолжал жить под гнетом виденных зрелищ в мире мёртвых идей, в захудалом Тифлисе, вдали от центров, где решались судьбы человечества. <…> Когда же в Тифлисе дышать стало нечем и дорога на Запад приоткрылась, я вернулся к мечтаниям ранней юности уехать в Париж, карта которого висела в детстве у меня над кроватью, о котором я столько слышал от отца, где живут знаменитые писатели и художники, на бульварах сидят усачи, хмелея от абсента, а дамы умело приподымают хвост, показывая чулки, и где меня ждут неведомые успехи и беспричинная слава[6].

Летом 1920 года Зданевич получилот N.E.R.ряд благодарственных и рекомендательных писем. Среди них есть письмо американскому консулу в Тифлисе Чарльзу К. Мозеру[7], с которым в этом году познакомился и Терентьев[8]. Там, в частности, можно прочесть следующее:

Он хорошо образованный молодой человек и желает покинуть Кавказ ради той страны, в которой он мог бы продолжить свою работу и больше не терять времени. У него в Париже родственники[9], и он хотел бы отправиться туда, чтобы скорее с ними воссоединиться. Любая помощь ему будет принята с признательностью. Он не является ни большевиком, ни сторонником Деникина.

5 октября 1920 года Зданевич, гражданин Грузинской демократической республики[10], подал заявление в Комиссию искусств при Учредительном собрании Грузии, в которомпопросилпомочь ему выехать во Францию. Вот его полный текст:

Настоящим заявлением я прошу Комиссию искусств оказать мне содействие в поездке во Францию для продолжения моего художественного воспитания и образования. Развитие современных художественных идей делает необходимым широкий обмен для всякого новаторского и реформирующего направления. Независимо от политических перемен, Франция и Париж продолжают играть роль мирового центра искусства со времени Второй Империи, и связь с ними для всех иностранных культурных ячеек представляется неизбежной. Та доблестная быстрота, с какой французские художественные умы восстановили по окончании войны темп искусства и шагнули вперёд, несмотря на общий упадок артистизма в мире, ещё более возвысили эту доминирующую роль Парижа.

     Между тем, не имея возможности съездить заграницу в мои студенческие годы (1911–1916) и вернувшись в Грузию в 1917 году, я, потеряв всякую связь с художественными центрами, как и всякий мастер-новатор обречён, в условиях безвыездной жизни в Грузии, на медленное нивелирование и распад, ибо отказ Грузии от культурной ориентировки на Север и недостаточная ещё связь с Западом делает крайне ничтожным пока этот приток художественных идей. Оттого поездка во Францию стала вопросом моего артистического существования. Но я поэт. Нигде же не записано, что и поэтам надо учиться. С другой стороны, моя принадлежность к русской школе не давала мне права рассчитывать на материальное содействие Правительства. Я должен был надеяться на себя. После двухлетней службы в поисках заработка я убедился, что надежда эта на прочный материальный базис тщетна. Поэтому я уезжаю в Европу с крайне скудными средствами на европейский масштаб и, чтобы облегчить возникающие трудности, обращаюсь к Вам за помощью.

     Я прошу: 1) санкционировать мою поездку от имени Комиссии и выдать мне соответствующие бумаги, 2) ходатайствовать перед французской миссией о визировании моего паспорта, 3) обратиться к грузинским представителям в Париже с просьбой принять меры к подысканию для меня какой-нибудь работы и какого-либо заработка — это мне особенно важно, 4) снабдить письмами к представителям по пути — в Константинополе и Риме, 5) ходатайствовать о продаже мне валюты из Государственного банка.

Примите заранее мою признательность и благодарность[11].

Есть ещё один интересный неопубликованный документ — это заявление, поданное Зданевичем в том же месяце на имя Министра народного просвещения Грузии с просьбой разрешить к вывозу различные футуристические книги:

 Выезжая в Париж, прошу не отказать разрешить вывезти следующие футуристические книги моего сочинения и издания 41°:

Число экземпляр.

Илья Зданевич:     Янко круль албанский……….50

Остров Пасхи                                                …………50

Зга Якабы                                                       ………….50

Фантастический Кабачок. Сборник    ……………5

Терентьев              17 ерундовых орудий..………..10

Рекорд нежности                                         …..…….10

Трактат о неприличии                             ……..….25

Факт                                                                 …………10

Херувимы свистят                                      ………….1

Грандиозарь                                                    ……….…1

Кручёных              Учитесь худоги             ………….1

Ожирение роз                                                  ………….1

Цветистые торцы                                      ………..…1

Миллиорк                                                         …………10

Лакированное трико                                   …………10

Газета 41°                                                        ….…….50

                                                                         —————–

                                                                         ВСЕГО 286[12]

Этот целый чемодан книжной продукции тифлисских заумников (точнее, всего 285 единиц) Зданевич должен был довезти до Парижа, где все эти издания были необходимы для саморекламы и пропагандыдостижений тифлисской школы. Поэтому их придётся хранить ещё год — в романе книги упоминаются как лежащие на полу его комнаты в Константинополе[13].Осенью следующего года Зданевич напишет оттуда Н. Гончаровой в Париж: «У меня ничего нет, кроме зубной щётки и чемодана, набитого моими книгами»[14].

Герой романа «Философия» Ильязд садится в Батуме на пароход, отходящий в Турцию, октябрьской ночью[15]. Но в одном из вариантов первого письма Прайсу Зданевич пишет, что покинул Грузию позднее:

В ноябре двадцатого года я распродал часть своих вещей, купил пароходный билет четвёртого класса и вместе с возвращавшимися в Константинополь военнопленными и рогатым скотом покинул Батум. Через неделю я был в Константинополе…[16]

Стоит скорее поверить последнему свидетельству: отъезд писателя в ноябре подтверждается записью на обороте рукописи романа, где в качестве вероятной даты появления Ильязда в Константинополе указано 15 ноября, а также рассказами, и в повести, и в романе, о встрече на константинопольском рейде с военнослужащими Русской армии генерала П.Н. Врангеля, которые прибывали туда в течение нескольких дней в середине ноября 1920 года.

Впоследствии Зданевич не раз подчёркивал, что его отъезд не был вызван никакими политическими мотивами и не был бегством от большевиков, которые к тому моменту ещё не захватили Грузинскую республику. Например, в «Философии» есть фрагмент, где главный герой не хочет, чтобы его называли беженцем[17]. В статье «Русскому футуризму 50 лет», написанной в мае 1962 года в виде письма к бывшему итальянскому футуристу АрденгоСоффичи, Ильязд настаивал, что он покинул Петроград до октября 1917-го, а Тифлис — до февраля 1921-го, т. е. до момента, когда войска Советской России заняли территорию независимой Грузии[18].По версии романа «Философия», у его главного героя вообще созревает план бегства в Турцию — для того, чтобы добиться освобождения его любимого Гюрджистана[19]. Это, скорее всего, вымысел, который никакими действиями ни героя романа, ни реального Зданевича не подтверждается. И хотя цели его поездки в документах, которые мы привели, указаны вполне ясно, можно предположить, что там указаны не все её настоящие причины — в особенности, зная, что в те же годы под предлогом учёбы или временной работы за границей писатели, художники, учёные нередко навсегда покидали советскую Россию.

В январе 1920 года страны Антанты — Англия, Франция и Италия — признали независимое грузинское государство де-факто, а в мае де-юре её признала советская Россия, но обстановка в стране и в её столице начала меняться только в худшую сторону. После установления в апреле советской власти в Азербайджане Грузия была объявлена на военном положении и было сообщено о всеобщей мобилизации. 3 мая в Тифлисе большевики подняли мятеж, вскоре, впрочем, подавленный силами армии. Но по договору с РСФСР, подписанному уже через несколько дней, республике было вменено в обязанность прекратить давать убежище врагам новой России и немедленно разоружать, а также интернировать в концентрационные лагеря все оппозиционные России политические силы, претендующие на смену в ней власти. При этом в секретном дополнении к договору Грузия гарантировала полную легализацию работы большевистских организаций. В апреле 1920 года советская власть была установлена и на Северном Кавказе, в июне — на севере Ирана, в сентябре — в разграбленной Бухаре, а в ноябре падёт правительство дашнаков в Армении, и красными будет взят Крым.

Советские настроения распространялись и в литературной среде. Это хорошо демонстрирует весёлый эпизод, рассказанный в дневнике Веры Судейкиной и относящийся к вечеру в «Фантастическом кабачке» и выступлению на нём В. Каменского:

«Если он опять начнёт читать “Цувамму”, я уйду», — раздаётся голос Ильи Зданевича, и я замечаю, что он слегка пьян. Но Василий Каменский говорит сначала о России, о советской России, об «ало-шёлковом расцвете понизовой революции», об успехе, который он имел там, о своём «Стеньке Разине», не сходящем со сцены тридцати театров и так далее, приблизительно то, что он говорил на ужине «Голубых Рогов». Илья Зданевич не давал ему покою, и, несмотря на усилия окружающих предупредить скандал, <у него> ежеминутно вылетали вместе со смехом злобно-насмешливые слова: «сосуны советской власти», «идиоты, воображающие себя футуристами», и когда Василий Васильевич после речи начал читать «Цувамму», свист, крики, хохот той части публики, которая слышала остроты Зданевича и радовалась скандалу, заставили его остановиться и с обиженно-беспомощным лицом заявить, что если: «Илья Зданевич, который, очевидно, пьян, не умолкнет, то… и так далее»[20].

Вскоре в одной из газет появилось ругательное письмо художника В.И. Джорджадзе с именами В. Каменского, С. Городецкого и С. Судейкина и с такими словами: «Много непризнанных футуристических талантов нашло радушный приют в столице Грузии и навязывают нам свой большевистский взгляд на искусство»[21]. В сентябре 1919 года в Тифлис приехал поэт Рюрик Ивнев, который прочитал там лекции «20 месяцев в Советской России» и «Ленин и Россия»[22]. Зданевич выступил на банкете, устроенном в его честь группой «41°», и пожелал, чтобы этот банкет послужил «почвой для обмена мнениями о взаимоотношениях советской и несоветской поэзии»[23], почувствовав, как представляется, суть грядущих тенденций в культуре.

Ещё в 1919 году начали разъезжаться в разные стороны те, кто недавно составлял литературно-художественное ядро этого «фантастического города». Ближайший соратник Зданевича Алексей Кручёных, работавший конторщиком на постройке железной дороги, попал в июле под сокращение[24] и вскоре оставил Тифлис. В Баку, где ненадолго возникла поэтическая «русская колония», он продолжил издавать книги под маркой «41°». Туда же перебрались поэты Татьяна Вечорка, Юрий Деген, Александр Порошин, Сергей Городецкий и др. Осенью 1919-го на учёбу во Францию уехали художники Ладо Гудиашвили и Давид Какабадзе. Художники Савелий Сорин и Сергей Судейкин с женой вначале совершили поездку в Баку, но вернулись назад и в мае 1920 годаотплыли в Марсель. В 1920-м же переехал в родной Харьков искусствовед-медиевист и художник Дмитрий Гордеев, составивший вместе с Ю. Дегеном и Б. Корнеевым альманах поэтов «Фантастический кабачок» (1918), опубликовавший статью о деятельности Кручёных в Тифлисе (1918), а также помогавший Такайшвили в составлении русской версии каталога древнегрузинской архитектуры по результатам той самой экспедиции 1917 года (1920). Режиссёр и драматург Николай Евреинов и поэт-футурист Василий Каменский осенью того же годапереехали из Тифлиса в Сухум, а затем отправились в РСФСР.

Зданевич как участник революционных событий в художественной жизни России и поэт левого направления, поддерживаемого там в эти годы, тоже был вправе думать, что его ждёт столичный успех. Однако «вместо того, чтобы ехать на север, в Москву, в Москву»[25], он будет бежать за увлекательными делами и за долгожданной славойв противоположную сторону. Представляется, что в его решении выбраться на Запад была и немалая доля желания скрыться от перемен, стремительно приближавшихся к Грузии с Севера.Новая власть в России, как мы знаем, поначалу приспособит футуризм и другие передовые школы к своим задачам, а затем заставит их замолчать, сохранив лишь в виде декорации — да и та в конце концов будет запрещена.

Перемены очень скоро начнут приносить беды и гибель друзьям, коллегам Зданевича и его родным. Сразу после оккупации Грузии, весной 1921 года, был арестован и заключён в Метехский замок брат близкой подруги Зданевича Саломеи Андрониковой и знакомый участников «41°» — офицер, театральный режиссёр и актёр, поэт, прозаик ЯссеАндроников (после новых арестов и тюрем расстрелян в 1937 году); в 1923 году в советском Баку был расстрелян Ю. Деген (по некоторым сведениям, тогда же погиб и А. Порошин); в 1931-м арестовали и отправили в лагерь И. Терентьева (расстрелян в 1937 году); в 1932-м или 1933-м арестовали и в 1934-м осудили к лагерному сроку Д. Гордеева; в 1937-м были казнены Д. Шеварднадзе и поэты «Голубых Рогов» Тициан Табидзе и Паоло Яшвили; в 1937-м арестовали и в 1938-м расстреляли Константина Большакова, поэта-футуриста из ларионовского круга; в 1939-м после нескольких лет, проведённых в советских тюрьмах, умер возвратившийся на родину парижский друг и соратник Зданевича искусствовед и публицист Сергей Ромов; в 1949-м был осуждён на пятнадцать лет лагерей старший брат писателя художник Кирилл Зданевич; в 1952 году под домашний арест был заключён (и вскоре умер) почти 90-летний археолог Э. Такайшвили, за несколько лет до этого добровольно вернувшийся из Франции. Перечень, конечно, далеконе полный.

Этот ключевой для судьбы Зданевича момент выбора пути позволяет нам по достоинству оценить его склонность к тревожным предчувствиями пророчествам, что вполне согласуется с тем псевдонимом — именем птички, вытаскивающей билетики с предсказаниями, — который он использовалдля газетных статей[26], с его последующим интересом к каббале и астрологии, а также с вниманием к игре человеческой судьбой, ясно показанной в «Философии». Но большевики, наверное, представляли для него тогда всего лишь ещё один лик того «безобразнейшего чудовища», которым он считал царскую Россию, хотя, возможно, и не столь однозначно отвратительный.

 

……………………………………………………………………………………………..

[1] См., напр.: Клочковский Б. <Катанян В.А.>. История превращения Тифлиса в Париж // Искусство. 1919. № 2. 27 окт.

[2] Письмо М.М. Карповичу от 27 октября 1919 г., см.: Терентьев И. Мои похороны: Стихи. Письма. Следственные показания. Документы / Сост. и подг. книги С. Кудрявцева. М.: Гилея, 1993. С. 24.

[3] Подробнее об атмосфере в Тифлисе в эти годы см. в кн.: Никольская Т.Л. «Фантастический город»: Русская культурная жизнь в Тбилиси (1917–1921). М.: Пятая страна, 2000; также см. научный сборник: L`Avanguardia a Tiflis / A cura di L. Magarotto, M. Marzaduri, G. P. Cesa. Venezia, 1982.

[4] См.: Ильязд (Зданевич И.). Письма Моргану Филипсу Прайсу / Предисл. Р. Гейро. М., Гилея, 2005. С. 48.

[5] См. справку за № 136/А/36, выданную ему там 25 сентября 1919 г. Машинопись, архив И.М. Зданевича, Марсель (далее — АЗ).

[6] См.: Зданевич И. Письма Моргану Филипсу Прайсу. С. 47–48.

[7] Машинопись на англ. языке от 27 июля 1920 г., АЗ.

[8] Жена Терентьева Наталья Карпович в 1920 г. писала о Мозере своему брату Михаилу в США: «…Он много и очень интересно говорил с Игорем о футуризме и нашёл, что Игорь “est très spirituel” <“очень духовный”, фр. — С. К.>. <…> Я хотела бы, чтобы Игорь поближе сошёлся с ним. Во-первых, он милый и очень интересный человек; во-вторых, он может помочь Игорю устроиться <…> Надо во что бы то ни стало устроиться на заработок мне и Игорю. С помощью Мозера я надеюсь наконец получить место у Игоря тоже…» (см. неопубл. письмо к М.М. Карповичу, частный архив, США). Терентьев, очевидно, недолгое время работал в той же «Помощи на Ближнем Востоке» — правда, это было осенью 1919 г., т. е. ещё до появления Мозера в Тифлисе (см. неопубл. письмо М.В. Карповича к М.М. Карповичу, частный архив, США).

[9] В Париже в то время жила Елена Можневская, сестра опекуна его матери Кирилла Можневского.

[10] В Declaration of Alien about to Depart for the United States Зданевич указал, что имеет грузинское гражданство с 26 мая 1918 г. (т. е. с момента основания Грузинской демократической республики).

[11] Машинопись, АЗ.

[12] Машинопись, АЗ. Дата не указана, в канцелярии Министерства документу присвоен № 1447.

[13] См.: Зданевич И.М. Философия футуриста: Романы и заумные драмы / Предисл. Р. Гейро; подг. текста и коммент. Р. Гейро и С. Кудрявцева; сост. и общ. ред. С. Кудрявцева. М., Гилея, 2008. С. 314.

[14] Письмо датируется приблизительно, исходя из его содержания. Архив ГТГ. Тексты писем из этого архива мне сообщил А.В. Крусанов.

[15] См.: Зданевич И.М. Философия футуриста. С. 202.

[16] См.: Zdanevič I.Una lettera a M. Philips Price / A cura di M. Marzaduri // Georgica II. Materiali sulla Georgia Occidentale / A cura di L. Magarotto e G. Scarcia. Bologna: Il cavaliere azzurro, 1988. P. 95–96.

[17] См.: Зданевич И.М. Философия футуриста. С. 268.

[18]См.: там же. С. 807–808.

[19] См.: там же. С. 201.

[20] Описаны события 7 мая 1919 г., см.: Судейкина В. Дневник: Петроград. Крым. Тифлис. М., Русский путь; Книжница, 2006. С. 373.

[21] См.: там же. С. 380.

[22] См.: Никольская Т.Л. «Фантастический город». С. 100, 129.

[23] См.: там же. С. 100.

[24] См.: Сухопаров С.М. Алексей Кручёных: Судьба будетлянина / Ред. и предисл. В. Казака. München: Otto Sagner, 1992. С. 103.

[25] См.: Зданевич И. Письма Моргану Филипсу Прайсу. С. 49.

[26] См.: Зданевич И.М. Философия футуриста. С. 305.